То вино уже выпили или пролили на землю, а на той земле уже четырежды менялась трава.
Куда-то потеряла себя, и где теперь буду искать.
Это всё осень, осень. Морочит голову, сбивает с толку. А когда-то в ней было столько смысла - котёнок за пазухой, по-пятилетнему послушная детская ладошка в руке, а жуткое серое пальто с барахолки выстирала в машинке и оно вдруг неожиданно хорошо село... Пальто износили и выбросили, кошка выросла и не выносит амикошонства, а детская ладошка превратилась в огромную мужскую пятерню, и сын уже сам водит за руку сестрёнку.
И когда-то оно было, мокрое месиво за окном, а у нас тепло, целая тарелка вкусного сыра и полный дом гостей.
А ещё было потрясающее платье из бледно-зелёной парчи, золотые бисеринки в волосах и крошечная жемчужина на золотой цепочке. Платье висит в чехле, жемчужина прячется в шкатулке, а бисер я вернула в парикмахерскую.
А как жёстко было сидеть под дубом, куда просыпались жёлуди, много, до того много, что в них можно было запускать руки и перебирать, перебирать пальцами. И выбрать один, спрятать в кармане, а он потом бы завалился под подкладку.
А ещё, помню, лист жёлто-багровый, мясистая кленовая пятерня упала спящему младенцу на лицо и разбудила. А рёв был громкий, басовитый и на удивление приятный. Младенец уже вполне девочка, изрисовывает в неделю по толстому альбому и очень много говорит.
Не хватает только меня. Вместо меня приходит какая-то чужая женщина с пустыми глазами, она справляется лучше, она вкуснее готовит и больше всего успевает, но вот только меня ей не заменить.
Как, когда успели потерять меня? Где я теперь себя буду искать?